Сам себе лекарь

Северный короткий день, простояв недолго, вновь погружается в темноту. Полнолуние. На небе ярко и холодно блестят равнодушные ко всему звезды, напоминая рассыпанные на черной материи бриллианты. На краю необъятной тундры, в маленькой лощине, где из-под снега едва выглядывают хилые кустики и деревца, притаилась невзрачная охотничья избушка. Из трубы бойко вьется дымок, сообщая, что здесь теплится жизнь. В избушке жарко, неистово гудит раскаленная докрасна железная печурка. На столе горят несколько свечек, отбрасывая причудливые тени. На нарах лежит заметно осунувшийся крупный мужчина. Это Басылайкан, сын Сэмэнньэ. Вчера, проверяя ловушки для песцов, по-местному «пасти», он почувствовал в боку тупую боль. И вот теперь слег.

Человек, никогда не знавший, что такое болезни и больница, временами глубоко стонет. Похоже, это аппендицит. Нужно было сразу рвануть до поселка, да с такой болью в пути можно потерять сознание и окончательно пропасть. Может, боль еще отступит? У человека теплилась надежда, но внутри все горело огнем, и конца мучениям не было видно. Из-за какой-то паршивой кишки размером всего с червяк человек так запросто может сгинуть. Обидно, оттого и горестно.

Басылайкан — прирожденный охотник, сколько себя помнит, все время в тундре, на промысле. Для него свежевать одним ножом лося или оленя — плевое дело. Кроме того он известен как искусный костоправ. Скольким людям помог при переломах. И вот теперь сам умирает.

До поселка далековато, можно добраться только с ночевкой. А его «Буран» ненадежен. Если даже предположить, что он доберется до дому, еще неизвестно, когда будет из райцентра самолет с хирургом. Потому как со связью в поселке плохо.

Но вот если чуток надрезать низ живота, вырезать эту чертову кишку, то он вновь бы обрел покой. А кто это сделает? Только он сам… Будет дико больно. Но так обидно отойти рано в мир иной. Надо бороться, цепляться за жизнь.

Приняв такое нелегкое решение, Басылайкан, изо всех сил превозмогая боль, с утра наготовил дров. Сейчас в широкой миске кипятит суровую нить, которой он латает сети. По его замыслу, остро отточенным и раскаленным ножичком он должен сделать надрез в области боли. Потом, нащупав аппендикс, вырезать его, завязать конец и зашить рану суровой нитью. Лишь бы не потерять сознание…

Басылайкан достал из кипящей воды нить, продел в заранее прокаленную на пламени свечи загнутую иголку. Налил в кружку чистый спирт и, закрыв глаза, залпом опрокинул содержимое внутрь. Глубоко вдохнув и выдохнув, натер йодом низ живота. Пододвинул поближе свечи, полотенце, взял накаленный на печи ножик и крепко стиснул зубами черенок деревянной ложки…

За весь следующий короткий день ничто не нарушало окружающую зловещую тишину. А перед началом следующего утра, когда едва стало светать, из трубы избушки к небу упрямо потянулась струйка дыма, гордо заявляя, что жизнь в избушке еще не угасла.